Серая мышка

Настоящего своего имени я называть не стану: когда-то оно было слишком хорошо известно телезрителям. Тогда я был на десять лет моложе, очень хорош собой (если верить моим многочисленным поклонницам, ну, и зеркалу, конечно, тоже), не испытывал нужды в деньгах и вообще жил припеваючи. За границу — предел тогдашних мечтаний любого советского человека! — ездил, как большинство моих соотечественников в те годы ездило в Крым, то есть легко. Если бы мне тогда показали меня сегодняшнего — опустившегося, полуспившегося мужика неопределенных лет — я бы не поверил.

А начиналось все банально до икоты. Собственно, и начала-то никакого не было. В одну из телевизионных редакций пришла новенькая сотрудница. Такая сухонькая, исполнительная серая мышка. Типичная старая дева без возраста. Естественно, через месяц она была влюблена в меня по уши.

То есть это тогда для меня было естественно, потому что отказа у женщин я не встречал никогда. Стоило только пальцем поманить — и любая оказывалась в моих объятиях... правда, ненадолго. Ну, и эта серенькая мышка Маша при встрече со мной смущалась, краснела, в общем, только ждала, чтобы я подал хоть какой-нибудь знак. Но я предпочитал всегда женщин эффектных, ярких, так что Маше, сами понимаете, ничего не светило. Но улыбался я ей так же, как и всем остальным — все-таки женщина, хоть и Богом обижена.

Я тогда снимался в одном многосерийном телевизионном фильме. Поскольку был "звездой", поправки к сценарию, если было нужно, мне привозили на дом. И в тот раз — никогда в жизни его не забуду! — текст мне привезла Маша. А кто, кроме нее, согласился бы на ночь глядя, да еще в воскресенье, да еще в омерзительную погоду тащиться сначала к сценаристу на Ярославское шоссе, а потом ко мне — на проспект Вернадского? Добрых полсотни километров, между прочим, пусть и на метро.

У нее зуб на зуб не попадал, когда я открыл ей дверь. Ну, я ее и пожалел. Заставил зайти, снять пальтишко, сапожки, выпить горячего чаю. Потом — как-то само собой так получилось — рюмочку коньяку. А потом... уложил ее в койку. Клянусь чем угодно, чисто машинально. Или просто плохо соображал к вечеру.

Когда я утром проснулся, то в квартире уже никого не было. Мне даже показалось, что все это было во сне. Но когда увидел, что вся посуда на кухне перемыта, понял: все было наяву. Терпеть не могу мыть посуду. А уж пол — тем более. Но если кухня моя сверкала, как новогодняя елка, то вопросов "было — не было?" даже не стояло...

А вот когда несколько дней спустя встретил Машу в телецентре, то опять засомневался: было ли? Она даже вида не подала, что переспала со мной. Поначалу это меня обрадовало: значит, думаю, никаких проблем не будет, свое место девушка знает туго. А потом почему-то задело: все мои девицы обычно спрашивали, когда мы снова увидимся, норовили рассказать о блаженстве, которое испытали и всячески афишировали нашу как бы близость. Ну, и так далее. А эта...

Ну, я и повел себя, как последний дурак: узнал Машин адрес и поехал к ней в гости. Без предупреждения, без звонка, хотя мог нарваться на строгих родителей, брата-уголовника, любовника, наконец. Я же о ней практически ничего не знал. И лучше было бы, если бы нечто подобное действительно произошло и меня выгнали бы взашей. Но... Маша жила одна в крохотной, стерильно-чистой квартирке. А поскольку я был... ну, не совсем трезв, то не стал тратить время на предварительные церемонии. Господи, я ей даже паршивенького цветка не принес, хотя бы чисто символически...

Она и это стерпела: в жизни не видел такой покорности у женщин. В какой-то момент мне показалось, что ее можно ударить или даже избить — она и это воспримет, как само собой разумеющееся. И, главное, опять не понял: хорошо ей со мной было или нет. Даже чаем она меня напоила только тогда, когда я ее об этом попросил. Никакой инициативы. Сказал, что ухожу — только головой кивнула. Как вам это?

С тех пор и пошло. Когда у меня случалось плохое настроение, безденежье или просто одолевала скука — я ехал к Маше. Она всегда была дома, по вечерам и в выходные, никогда не брала отпуска. Впрочем, ее личная жизнь меня решительно не интересовала. Равно как и ее служебные дела.

Поэтому я был просто потрясен, когда узнал, что моя "серая мышка" делает медленную, но очень последовательную карьеру на телевидении. Из девушки на побегушках превратилась в помощника редактора, потом — в редактора, старшего редактора, заведующую редакцией... Да, удивился, но особого значения этому не придал, поскольку в наших с Машей отношениях ровно ничего не изменилось. Она по-прежнему покорно принимала меня, если мне приходила фантазия ее навестить. И по-прежнему выглядела сухой старой девой: даже блузочки новой себе не приобрела, у меня на такие вещи глаз наметанный. Даже духи не сменила, все те же незабвенные "Быть может..." Где она их брала, если в магазинах они исчезли, понятия не имею.

А у меня дела пошли хуже. Дважды я женился — и оба раза исключительно неудачно: на безмозглых красотках, которых интересовали только секс, тряпки и развлечения. С обеими я расстался без особых сожалений, но с приобретенной привычкой заливать неприятности спиртным. По правде говоря, я пил не только поэтому, но и потому, что без определенной дозы спиртного уже не мог нормально работать перед камерой. Да и с женщинами в трезвом состоянии у меня стало плохо получаться. Только с Машей, в любом состоянии я мог все и всегда. Как она этого добивалась — ума не приложу.

А потом в один далеко не прекрасный день меня сняли с роли, которую я уже считал своей. В ответ на все мои протесты советовали только одно: обращаться к тому, кто это решение принял — к исполнительному директору телекомпании. К Марии Кондратьевне. Или, как все ее теперь называли за глаза, к "Машке-кондрашке"...

Моя "серая мышка" неплохо смотрелась в собственном кабинете. О чем я ей с порога и сообщил, и вообще включил свое фирменное обаяние на полную катушку. И... ничего не добился.

— Вы не годитесь на эту роль, Георгий Александрович, — бесстрастно сообщила мне Маша. — Я смотрела пробы. Вам бы заняться спортом и поменьше пить. Тогда посмотрим.

И это залепила мне моя... даже не любовница, а секс-принадлежность. Женщина, которая и женщиной-то была только благодаря мне. Средство для снятия стресса. Однако! Я решил не настаивать и вечером явился к ней домой, разорившись на три розовеньких гвоздики.

Она только плечами пожала и повторила прежний текст. Я пригрозил, что больше она меня никогда в жизни не увидит — никакой реакции. Я начал на нее орать, обзывать всеми возможными и невозможными словами — ноль внимания. Стал просить, в буквальном смысле слова на коленях: опять "нет". И тогда я впервые в жизни поднял руку на женщину. Я принялся ее избивать — она не сопротивлялась, не уворачивалась, просто закрывала лицо. А меня все это так завело, что я взял ее прямо на полу, практически изнасиловал.

Я думал, что после этого скорее всего просто вылечу с телевидения. И ошибся. Маша, пардон, Мария Кондратьевна, предпочла сделать вид, что вообще ничего не произошло. Разве что стала еще строже и придирчивее, но не со мной лично, а со всеми. Я же решил начать новую жизнь: резко сократил выпивку и предпринял героическую попытку заняться спортом. Купил гантели, тренажер, книжку с описанием упражнений, видеокассету. Но дальше этого дело не пошло. Потом мне все-таки дали небольшую роль второго плана в каком-то пустом телефильме, я успокоился и решил, что потихонечку снова вернусь "в обойму". А когда фильм вышел на экран, подцепил одну из своих поклонниц — молоденькую девицу с обалденной фигурой. Привез ее к себе и...

И ничего у меня не получилось, даже после хорошей выпивки. Девица закатила мне скандал и ушла. А я основательно напился уже в одиночку. С этого вечера все и покатилось: с женщинами у меня ничего не выходило. Ни с одной. В очередной раз потерпев фиаско, я направился к Маше. Хотел ее убить. А потом сигануть с моста в реку, потому что такая жизнь была мне не нужна.

Маша открыла мне дверь и... я снова почувствовал себя мужчиной. Все произошло мгновенно, прямо в прихожей. После чего я отключился — выпито-то для куража было немеренно, — и пришел в себя утром уже раздетым, в постели. Маши не было — уехала на работу. На кухне меня ждала записка с короткой инструкцией насчет еды и всего остального. "Остальное" представляло из себя пару банок пива в холодильнике. А еще на столе лежали ключи от квартиры. Мария Кондратьевна явно дождалась своего звездного часа.

Но я в тот раз ключи не взял. Решил, что со мной теперьвсев порядке и я прекрасно обойдусь без этой мымры. Но спустя две недели вернулся, как побитая дворняжка, потому что ничего не изменилось. Мужчиной я становился только с Машей. И на следующее утро я взял эти проклятые ключи, потому что знал: они мне понадобятся. Накануне меня предупредили об увольнении, а откладывать деньги на "черный день" никогда не приходило мне в голову. Будущее представлялось достаточно мрачным: объяснять, что такое быть безработным актером с репутацией алкоголика, наверное, не нужно, И еще я твердо знал, что Маша пальцем не шевельнет, чтобы помочь мне. Так оно и вышло.

Несколько недель спустя я все же попробовал поговорить с ней.

— Маша, — просительно сказал я, когда мы уже лежали в постели, — мне же не на что жить. Ну, помоги же мне снова встать на ноги. У меня за квартиру полгода не плачено, да и вообще пачку сигарет купить не на что. Сердце у тебя есть?

Она промолчала и притворилась спящей. А на следующее утро я обнаружил на кухонном столе конверт с деньгами. И было там, прямо скажем, побольше, чем я зарабатывал в месяц до своего увольнения.

Первым моим желанием было поехать на телецентр, швырнуть Марье Кондратьевне конверт в морду и — я даже зажмурился от сладкого предвкушения! — поколотить ее как следует. Пока завтракал, пока собирался, мысленно почти забил ее до смерти. Но когда вышел на улицу, решил сначала попытаться добыть деньги самостоятельно, а уж потом...

Я увидел ее ровно через месяц. После того, как понял: никакой работы, кроме грузчика в продовольственном магазине, мне не найти. Да и на этой работе я продержался ровно трое суток, потому что физическая сила у меня и в лучшие времена была средней. К Маше я пришел голодный, измученный, похмельный, сам себе противный. И все было, как всегда. Я уже не заикался о работе и деньгах, но конверт с той же самой суммой, что и в прошлый раз, каждый месяц ждал меня в кухне на столе.

Чем больше я зависел от этой бабы, тем больше ее ненавидел. Пару раз я ее побил, но она это, как всегда, проигнорировала. Впрочем, я ненавидел не только ее, но и себя, причем неизвестно — кого больше. Ненавидел — и продолжал жить по-прежнему.

Когда Маше случается уезжать в командировку, — а в последнее время это бывает довольно часто, — я чувствую себя, как брошенный хозяевами пес. Без нее мне еще хуже, чем с нею. И вот уже несколько месяцев я подумываю о том, чтобы предложить ей стать моей женой. Не знаю, зачем мне это нужно, но когда-нибудь я это сделаю. Все равно другие женщины для меня уже недосягаемы.

Только не знаю, чего больше боюсь: отказа или согласия.

__