Чувственная сюита

   Я не ждала принца из сказки. Знала о том, что в жизни все бывает не так, как в литературе. Мне нравилась моя жизнь, мой возраст – 15 лет, мне нравилось нравиться мужчинам, дразнить их. А встречаться … зачем? С этим столько хлопот! Я обожала на летних каникулах кататься на велосипеде, привлекая короткой юбкой мужчин, стоящих у их дворов, и невольно вызывая строгие взгляды их жен. Как хорошо ощущать юность тела, неиссякаемую энергию, смотреть в будущее, полное событий и тайн! Ах, скорость велосипеда с горки, прохлада вечера, теплая вода в речке, музыка где-то на берегу!..

   …Это было на праздник Ивана Купала. Мне было велено возвратиться не позже полуночи. Я шла с праздника по большой, плохо освещенной улице – одна, так как все знакомые остались веселиться до утра. Бабушка страшила меня маньяками – и я подумала:«А вот и обещанный маньяк…». Он, большой и незнакомый, шел за мной быстро, и вскоре догнал. …И оказался красивым, высоким парнем, которого, я, казалось, знала тысячи и миллионы лет… Какая-то «знакомая» фигура, «знакомые» глаза, «знакомый» стиль разговора, «знакомый» запах одеколона и тела.

Он не был похож на Апполона, он был красив по-другому – той красотой, что поселилась в моем подсознании еще в раннем детстве. Кругло-квадратное мужественное лицо, глубоко посаженные серые глаза, курносый нос, по-девичьи очерченные губы… Это подарок – подарок судьбы моим 15 годам… Я была самоуверенна и знала: все будет хорошо. Смотрела на свет редких фонарей и слепла от радости.

Мы стали встречаться. Его приближение я чувствовала на расстоянии – просто сжималось сердце. Я чувствовала его мысли, и была тому рада и не рада. Мы оба смущались друг друга, ведь были очень юны. И каждое прикосновение было откровением. Прикасались к руке – и обжигались счастьем прикосновения. В первый год встреч мы только обнимались – несмело, неуклюже, но так, что перехватывало дыхание. Когда я думала, что он – живой человек, обычный человек, а не Бог – и представляла себе что-то смелое, откровенное, мне хотелось смеяться и плакать от возможного счастья.

На следующий год мы поцеловались – и проводили все вечера и ночи, целуясь в полях пшеницы, на сене, в лесу. Мы уже заканчивали школу и надвигалась взрослая жизнь с ее проблемами, сложностями, которые нужно было решать уже или вместе, или порознь. Мы решили учиться дальше – он в военном училище, я – в университете, и у нас было еще одно лето, которое полностью сняло с него ореол непознаваемого Бога – и он назвал себя моим мужем, будущим мужем. Я не разлюбила его, развенчанного, а полюбила еще сильнее, с грустью предчувствуя будущее расставание. Так и случилось.

Он выучился – и уехал жить домой, за собой не позвав, оправдавшись нелепыми причинами. Хотя я понимала: нужно жилье, стабильная работа. А я еще учусь, живу в другом городе… Слышала, что у него была то одна девчонка, то другая. Но ни к одной он серьезно не относился. Всем изменял. Жил, как было удобно, – по воле волн. Жил так годы, привык. И превратился из принца в того, кого обычно называют мужиком, – большого и толстого, утомленного жизнью, без проницательного взгляда, похожего на тысячи других, неразличимого в толпе.

Мне бьло 22. Я уже окончила университет, работала редактором.

Вечер выходного дня плавно переходил в ночь, я выключила свет в своей квартире, легла в постель. Однако не спалось. Лежала и думала о чем-то. Вдруг услышала шорох у своего окна на 1-ом этаже. Через минуту – звонок в дверь. Дома я была одна. Насторожившись, посмотрела на часы: 23.30. Так поздно ко мне не приходят. Или предупреждают по телефону. Затем – второй звонок в дверь. И настойчивые, долгие – третий, четвертый, пятый… Я замерла, и не решалась спросить: «Кто там?» Потом – просто стук в дверь. Я заметалась по комнате, позвонила недалеко живущим родителям. «Да спроси, кто там?» – ответили они. И тогда я, не положив трубку, в страхе подкралась к двери – и спросила как можно строже и грознее: «Кто там?». Ах, зачем я такая трусливая? Зачем такая «маменькина»? Ах, зачем, зачем…У меня дрожали руки и голос.

Он сказал: «Это я… Откроешь?…Я уже думал идти,…но я знал, что ты дома!..». Я открыла – да, он был такой, изменившийся, но я не включала яркий свет в комнате – и через несколько минут я стала узнавать в его лице те давние черты… «Я не буду заходить в комнату. Я сяду в коридоре…» Он сел на стул, а я – ему на руки. Это тепло родины, запах отчизны. Это растворение и соединение с природой, которое мы ощущаем, выбравшись за город… Я гладила его подстриженные «под полубокс» волосы… Это такое счастье, ради которого стоит пройти многое, понять многое…

На стене в коридоре висела репродукция иконы Божьей матери. Он сжимал меня, будто просил прощения, но молча. Он смотрел – будто исповедывался. Таким усталым взглядом… Будто жаловался на весь свет. Но когда он целовал меня, сырость и строгость виртуальной церквушки вдруг пропадали, а в воображении появлялись запах скошенного сена, пшеницы, яркое звездное небо.

Мы вошли в комнату и долго-долго разговаривали. Он говорил, что все могло быть по-другому, если бы я его правильно поняла тогда, когда мы шли к разрыву. Что часто вспоминал. Что я изменилась и стала краше. Что теперь не такая «заумная». Что я не похожа на других – и потому он со мной – здесь, сейчас – далеко от родного дома. Что он все забывает, но не забыл моего адреса.

Я думала о том, что теперь мы взрослые, мы – совсем другие. Мы в лунном свете стояли в комнате друг перед другом без одежд – и он не решался, стеснялся смотреть на меня. Почти как тогда, когда каждое прикосновение было, словно удар током. Теперь я была богиней. Все возвращается, что отдаем… Он стал осыпать меня поцелуями – и я не знала, возвращаясь или прощаясь. …А он не знал, как быть самым лучшим, самым-самым…

Я не спала до рассвета. Утром встала, оделась, привела себя в порядок, примерила у зеркала его офицерскую кепку. Приготовила завтрак. Смотрела на него, спящего, такого земного-земного, но такого родного-родного. Это новый рассвет меня – совсем новой. И я должна – обязательно должна – сыграть эту роль, которую подарила мне жизнь!