Девица мужского пола (Эон и де Бомон)

Полное имя этого человека звучало так: Шарль-Женевьева-Луи-Огюст-Андре-Тимоте де Эон и де Бомон. Ничего необычного такая гроздь имен в те времена в католических странах (а таковою была Франция) собою не представляла. Чем больше имен дано при крещении младенцу, тем больше у него будет святых заступников, считали добрые католики. И женское имя среди мужских тоже было в порядке вещей: святая заступница тоже не помешает. Полное имя этого человека звучало так: Шарль-Женевьева-Луи-Огюст-Андре-Тимоте де Эон и де Бомон. Ничего необычного такая гроздь имен в те времена в католических странах (а таковою была Франция) собою не представляла. Чем больше имен дано при крещении младенцу, тем больше у него будет святых заступников, считали добрые католики. И женское имя среди мужских тоже было в порядке вещей: святая заступница тоже не помешает. Неизвестно, почему ребенка наряжали то мальчиком, то девочкой. Возможно, потому, что мать его хотела дочку и потому приказывала наряжать мальчика в платьица и панталончики с кружевами. Но говорили также, что мальчик-то на самом деле был девочкой, а, поскольку его отец страстно хотел иметь сына и наследника, малышку наряжали в мужские костюмы. Как было на самом деле, трудно сказать. Достоверно одно: шевалье де Эон всю жизнь одинаково свободно чувствовал себя и в юбке с кринолином, и в военном мундире. Достоверно также, что “он” великолепно владел шпагой, а “она” танцевала лучше всех остальных дам при королевском дворе в Версале. В десятилетнем возрасте шевалье поместили в мужскую коллегию Мазарини, где ему дали приличное по тем временам образование, обильно приправленное розгами. У аббатов, кстати, не возникало ни малейшего сомнения в том, к какому полу принадлежал их резвый и смышленый питомец. Из коллегии шевалье вышел со званием “доктор гражданского и канонического права” и с репутацией самого опасного дуэлянта Франции. Молодой адвокат и пером владел столь же виртуозно, сколь и шпагой. За три года он успел выпустить в свет две книги: “Финансовое положение Франции при Людовике XIV в период Регентства” и “Политические рассуждения об администрации древних и новых народов”. О новом “светлом разуме” заговорили в светских салонах, и, по слухам, сам великий Вольтер желал с ним познакомиться. Но знакомство состоялось позже, много позже... А пока одна из многочисленных любовниц (по слухам, только по слухам — нет ни единого твердого доказательства близости шевалье с какой-либо женщиной), молоденькая графиня де Рошфор, решила подурачиться. Нарядив шевалье в свое платье, она повезла его на маскарад, где был и король Людовик XV. Пресыщенный пышными прелестями придворных красавиц, король отметил угловатую хрупкость незнакомки. И уединился с нею в саду... Гнев короля был ужасен: негодная графиня де Рошфор осмелилась подшутить над его величеством и свести его с мужчиной! Графиню выслали в деревню. Зато всесильная фаворитка маркиза де Помпадур, всласть посмеявшись над происшествием, приблизила де Эона к себе, намереваясь извлечь выгоды из любовной ошибки короля. Маркиза была несомненно умнее своего царственного покровителя, и уж она-то знала, как можно использовать мужчину, который блистательно играет роль женщины.У де Эона появился и другой влиятельный покровитель: принц Луи де Конти — прославленный полководец и превосходный оратор. Но принц грезил лаврами поэта, а рифмы ему никак не давались. Тут-то и возник в его покоях изящный шевалье. Не огорчайтесь, высокий принц, — заявил он, — в любое время дня и ночи я могу говорить стихами, а вы все мои рифмы можете считать своими. И очень скоро принц Конти уже не мыслил своей жизни без шевалье. Но называл его почему-то "Моя прекрасная де Бомон”. Впрочем, скоро все прояснилось: принц вместе с маркизой де Помпадур составили оригинальный план проникновения в Россию личного посланника французского короля (официальных посланцев Версаля в Санкт-Петербурге не очень-то жаловали). Что не по силам мужчине, надобно доверить женщине, — глубокомысленно заметила маркиза. — А ваш шевалье де Эон, милейший принц, это как раз то, что нужно. Его щеки никогда не ведали прикосновения бритвы, руки и ноги миниатюрны, голос напоминает бубенчик. И все это сопровождается мужской силой и ловкостью и острым умом. Несмотря на запоздалые протесты шевалье, его оторвали от упражнений со шпагой, чтения книг, игры в шахматы и распивания вина. Из Парижа в столицу России выехала мадемуазель де Бомон — лицо сугубо частное и сугубо женское. Роскошные туалеты мадемуазель были сшиты под личным руководством принца Конти, который знал, как женщине надобно одеваться, чтобы понравиться мужчинам. Выехать-то мадемуазель де Бомон в Россию выехала, но вот была ли она там, неизвестно. Ни во французских, ни в русских архивных документах нет ни малейших следов пребывания в Петербурге прекрасной Луизы де Бомон. Сам шевалье в своих мемуарах утверждает, что не только был, но и стал придворной чтицей императрицы Елизаветы и даже передал ей спрятанное в переплет какой-то книги личное послание короля Людовика XV, убеждавшего императрицу вступить с ним в секретную переписку. Некоторые авторы исторических произведений, начитавшись мемуаров шевалье, даже возвели его в ранг фаворитки императрицы. Но... Но сам де Эон так запутал свою жизнь, нагородил вокруг себя столько тайн, нужных и бесполезных, что верить этому оборотню нельзя. И уж никак не могла француженка стать фавориткой русской императрицы хотя бы потому, что при дворе Елизаветы фавориток вообще не было. Фавориты — да, были, были подруги, но и только. А вот в секретную переписку с королем Людовиком Елизавета действительно вступила, но посредником был не шевалье, переодетый в женское платье, а мужчина-иезуит Дуглас. И не он лично передал послание в руки Елизаветы, а вице-канцлер Михаил Воронцов, люто ненавидевший всесильного тогда канцлера Алексея Бестужева. Даже министры Людовика не знали об этой переписке, а Елизавета таилась ото всех, кроме Воронцова, кстати, родственника, мужа двоюродной сестры. В результате с депешей в Париж был послан... домашний учитель Воронцова Бехтеев. Две великие страны накануне большой войны сходились с помощью двух... гувернеров (Дуглас тоже был домашним наставником). Шевалье де Эон, или мадемуазель де Бомон, ко сему этому не имел ни малейшего отношения. Шевалье вообще прибыл в Петербург позже, мужском платье, и произвел в столичном обществе фурор. Прежде всего он оказался нтересен тем, что был совершенно равнодушен к женщинам. Даже Елизавета не выдержала — приняла в своем дворце эту “высоконравственную загадку”. Но никаких последствий этот визит не имел, хотя, по замыслу принца Конти, шевалье должен был добиться для него курляндского престола, вассального по отношению к российской короне. Из секретной миссии шевалье, однако, ничего не вышло. Прослышав о намерениях француза, канцлер Бестужев щедро снабдил его золотом и предложил убраться из России. Альтернативой была крепость или ссылка на Камчатку. Что предпочел де Эон, нетрудно догадаться. Парижские газеты, однако, преподнесли возвращение шевалье на родину как триумф. Дело было в том, что, проезжая через Вену, де Эон узнал о поражении прусского короля Фридриха под Прагой. Шевалье загнал несколько упряжек лошадей, разбил карету, сломал шпагу, но на целых тридцать шесть часов опередил курьеров. И Версаль встретил его, как победителя. Французские же дела в России запутались окончательно. И снова де Эон едет в Санкт-Птербург — на сей раз в качестве первого секретаря посольства. По тем временам этот пост был весьма высокий. Но прежде чем покинуть Париж, шевалье положил на стол минстра иностранных дел документ, который ему, по его словам, удалось выкрасть из тайных архивов в Петергофе. Это было ни больше ни меньше, как завещание Петра Великого его потомкам, политическая программа России, которой она должна была неуклонно следовать. Наверное, шевалье думал, что за этот документ ему в Версале при жизни поставят памятник. Но ни король, ни его министры в суматохе событий не обратили на этот документ внимания. “Слишком химерично”, — был однозначный вывод политиков. Однако этот документ оказался миной замедленного — и многоразового! — действия. Дважды его использовали для оправдания войны Франции с Россией: в 1812 году (нашествие Наполеона) и в 1854 году (Крымская кампания). Но до этого было еще очень и очень далеко, а эта “мина” затерялась в ворохе архивных бумаг. А в Петербурге неуютной, холодной осенью 1757 года шевалье де Эон имел неосторожность подшутить в одном из знатных домов над Станиславом Потоцким, польским посланником любовником великой княгини Екатерины. В ответ на шутку француза гордый лях лишь поморщился: Уймитесь, жалкая жертва природы в камзоле! Где ваше мужество? В ответ над столом зловеще блеснула шпага де Эона. Потоцкий счел ниже своего графского достоинства биться на дуэли с противником без титула, и за него в поединок вступил голштинский наемник-гигант. Все кончилось в одну минуту: прямым ударом в сердце де Эон наповал убил противника. У императрицы Елизаветы этот поступок вместо ожидаемого гнева вызвал прямо противоположную реакцию — она предложила шевалье принять русское подданство и служить императрице всеми своими талантами. “Близ царя — близ смерти”, — припомнилось де Эону, и он вежливо отклонил лестное предложение. Сколько раз на протяжении своей долгой жизни он еще пожалеет об этом! Сколько раз будет он клясть свою чрезмерную осторожность: такой изощренной пытки, которую в будущем изберет для него родная Франция, в России бы не придумали. А пока шевалье погрузился в изучение российской истории. Насмешки, которым он подвергался в Петербурге за свою нравственность, сделали его отчасти замкнутым. А с книгами и с пером он отдыхал от людей. Из-под этого пера, кстати, вышли такие книги, как: “История Евдокии Лопухиной”, “Указ Петра Великого о монашенствующих”, “Очерк торговли персидским шелком” и другие. По тем временам труды эти были достаточно серьезными, особенно если учесть, что писал их иностранец. Все произведения де Эона впоследствии неоднократно переводились и печатались. Поздним вечером 1760 года умирающая императрица Елизавета дала шевалье прощальную аудиенцию в Петергофе. В подарок он получил дорогую табакерку с портретом Елизаветы в молодости — красавицы! Последний поцелуй — платонический! — он воспринял в Петербурге от молоденькой княгини Екатерины Дашковой. Молодость кончилась, — подвел итоги шевалье, запрыгнув в карету. — Дай Бог, чтобы старость была не скучнее.Король Людовик отправил своего дипломата на войну — капитаном драгунского полка. Там миловидное личико спасло ему жизнь, когда утомленная лошадь не смогла унести его от пяти разъяренных пруссаков. “Женщина!” — воскликнул один из них, и пруссаки — рыцари! — поворотили коней назад. Но удар палашом, хотя и на излете, настиг де Эона. Раненый в руку, он с трудом добрался до своего лагеря. Впрочем, он быстро вылечился и прославился тем, что убил на дуэли — прямо на театре боевых действий — ничуть не меньше насмешников-соотечественников, чем вражеских солдат. Слава его шпаги, не знавшей поражений, гремела теперь по всей Франции. Но с какой тоской вспоминал он спокойную петербургскую жизнь, свои ночные бдения над книгами и нежную дружбу с княгиней Катенькой Дашковой! Эти два умных человека, кстати, были схожи еще в одном: совершенном равнодушии к любовным утехам. Дашкова больше интересовалась политикой и наукой. Тем лучше они с шевалье понимали друг друга! Мечты де Эона, похоже, могли воплотиться в жизнь. Король отозвал его в Париж — готовиться занять место посла Франции в России. Более того, шевалье туда выехал, но... доехал только до Варшавы. Там его ждало известие о том, что в России новый император — Петр III, питавший к французам нескрываемую неприязнь, ибо преклонялся перед прусским королем Фридрихом. В Париже он пробыл недолго. Несколько месяцев спустя, снабженный в одинаковом изобилии секретными инструкциями лично от короля и деньгами, де Эон отправился в Лондон — склонять английский парламент к восстановлению нормальных отношений с Францией. Жизнь шевалье в Лондоне разительно отличалась от той, какую он вел в России. Вместо чтения книг — бесчисленные попойки, вместо дуэли — роскошные приемы в королевском дворце. Переговоры с парламентом успешно продвигались, и, наконец, был заключен мирный договор. Франция теряла свою заморскую провинцию — Канаду, но приобретала главное — мир. За свои успехи шевалье был награжден орденом святого Людовика и пожизненной, весьма внушительной пенсией. Но после этого в Лондон пришли два письма. Первое — королевский указ об отзыве де Эона из Англии. Второе — личное послание короля, в котором он приказывал шевалье... ни в коем случае не подчиняться его же собственному указу. Ситуация загадочна только на первый взгляд. На самом же деле все было очень просто: в ходе переговоров с парламентом де Эон получил столько сверхсекретных писем от своего короля, что теперь представлял для него немалую опасность. Вздумай шевалье раскрыть хотя бы малую толику королевских секретов, новая война с Англией была бы неизбежна. И начались странные времена. За де Эоном по приказу короля охотились наемные убийцы, его дом не раз подвергался самым настоящим атакам. Сам же де Эон получал от короля деньги — для обеспечения личной безопасности и оплаты бесчисленных долгов. Несколько раз король предлагал де Эону огромные деньги за свои собственные письма к нему. Тщетно. Де Эон отлично понимал, что только эти письма и гарантируют ему жизнь. Наконец в обмен на личный сертификат короля о пенсии и полной неприкосновенности де Эон отдал одному из очередных посланцев... единственное королевское письмо. Правда, то, в котором излагался план внезапного нападения Франции на Англию. И наступило затишье. Десять лет — до своего сорокалетия — де Эона не тревожил Версаль. И вдруг на прилавках книжных магазинов Англии появились тринадцать томов мемуаров бывшего посла и драгунского капитана, мемуаров скандальных, обличительных, да к тому же написанных талантливым пером. Они произвели в обществе эффект разорвавшейся бомбы. Но вот что странно: вспомнив о де Эоне, общество все чаще поговаривало, что на самом деле — это женщина, даже не женщина - классический гермафродит. В Лондоне начали держать пари на крупные суммы о подлинном поле де Эона. Масла в огонь подлил французский король, который публично заявил, что сам лично познал двадцать лет тому назад шевалье как женщину, а все дальнейшее было чистейшей воды маскарадом с его, Людовика, ведома. Вольтер откликнулся на скандал по своему обыкновению язвительно: А наши нравы заметно смягчились, мы близки к гуманизму... Смотрите, де Эон стал орлеанской девственницей, однако до сих пор я не слышал, чтобы его сожгли на костре! Шевалье стал носить женскую одежду постоянно. Хотя совершенно непонятно, почему Версаль с маниакальной настойчивостью стремился видеть своего лучшего в прошлом дипломата непременно в женском обличье. Доводы рассудка в этой ситуации неприемлемы. Очевидно, сцепление интриг и обстоятельств было уже в то время настолько сложно и запутанно, что даже современники не могли определить подлинных мотивов “перерождения” шевалье. Перерождение это, однако, имело забавные последствия. Руки прекрасной мадемуазель де Бомон попросил не кто иной, как Пьер Бомарше, прославленный автор “Севильского цирюльника” и “Женитьбы Фигаро”, а также профессиональный шпион. Дивная парочка! Конечно, невесте было за сорок, но она была богата (пенсия короля!) и, по свидетельству современников, очень хороша собой. Ну уж во всяком случае миловидна, изящна и обольстительна. Если де Эон играл какую-то роль, он делал это виртуозно. А может, на сей раз и не играл? Но уж Бомарше-то точно был искренним! Свадьба, правда, не могла состояться до тех пор, пока не были улажены официальные дела. Бомарше взялся выкупить у своей невесты “королевские секреты” и передать их в Версаль. Ему удалось сделать то, чего не смогли добиться ни дипломаты, ни наемные грабители. Был заключен настоящий договор между государством и девицей де Бомон. Главным пунктом договора был тот, что де Бомон отныне официально считается особой женского пола и дает обещание не устраивать международных скандалов. За это смирение Франция обещала поддержать девицу де Бомон своими субсидиями и открывала перед ней свои границы. Возвращению из Англии больше ничто не препятствовало. 13 августа 1777 года де Бомон в дорожной коляске, запряженной четверкой лошадей, тронулась в путь. Но в коляске... сидел драгунский капитан со шпагой на боку, который и заявил жадным до сенсации журналистам: “Сожалея о тех скандалах, которые были вызваны глупцами и кретинами, я, шевалье де Эон, заверяю торжественно, что никогда не был женщиною, а следовательно, не способен стать ею и в будущем!” Стоит ли говорить о том, что свадьба с Бомарше так и не состоялась? А строптивую девицу, не желавшую таковою считаться, запрятали в Сен-Сирский монастырь. Женский. Потом в другую обитель — тоже женскую. В конце концов во Франции не осталось ни единой обители непорочных христовых невест, которая хотя бы на неделю не приютила у себя девицу де Бомон — шевалье де Эона. Наконец Версаль смягчился (или посчитал, что “строптивица” достаточно наказана) и разрешил де Эону вернуться в Париж. Там за “кавалером-амфибией”, как прозвали его остроумные парижане, бегали толпы зевак. Пока “амфибии” все это не надоело, и она (оно?) обрушила на королевский двор целый шквал памфлетов, где не пощадила ни короля, ни королеву — никого. Надо же было именно в это время начаться очередной войне! Франция вступила в борьбу Канады против Англии за независимость. Де Эон рванулся воевать, но военное министерство ответило отказом: женщины на войне не нужны. Тогда шевалье сорвал с себя женские тряпки и облачился в свой старый мундир. За что и был лишен королевской пенсии, а затем и вовсе угодил в тюрьму короля — Дижонский замок. После Дижона вновь потянулись монастыри, пока де Эон не сбежал, наконец, в свой родной городок Тоннер. Там протекли самые спокойные пять лет его жизни. В бедности, в безвестности, но - в покое. К сожалению, именно для покоя этот загадочный человек был меньше всего создан. В 1785 году о прибытии в Англию де Эона известили все газеты. Прибыл он (она?) в нищенском платье, без перчаток, без муфты, в поношенных туфлях. Однако неугомонный кавалер быстро нашел способ заработать себе на кусок хлеба. В показательных поединках на шпагах, регулярно устраивавшихся в лондонских клубах, появление шестидесятилетней женщины с оружием вызывало смех. Но очень скоро насмешки стихли: шпага в руках этой старухи не знала поражения. Денег, однако, хронически не хватало. В 1792 году все имущество "кавалера-амфибии” пошло с молотка за долги — старые и новые. Это оказало роковое влияние на его судьбу: когда во Франции победила революция, гражданин де Эон предложил свои услуги опытного драгунского офицера и дипломата. Республика ответила: “Согласна!”, и старик — увы, уже старик! — вновь сбросил проклятые чепцы и юбки и надел мундир. Но английская полиция запретила ему покидать Лондон, пока он не выплатит все долги. Пришлось снова облачиться в женскую одежду и в таком виде давать уроки фехтования. Старуху со шпагой в руке охотно приглашали во все изысканные клубы. Старика бы там никто не потерпел. И вот во время одного из уроков, в 1796 году, неловкий ученик разорвал своей шпагой сухожилие правой — боевой, кормящей! — руки де Эона. Несколько месяцев он провел в постели. А потом двенадцать лет прожил нахлебником при доброй француженке-привратнице, которая приютила его в швейцарской. Он, то есть она, как считала его благодетельница, помогала готовить, шить, присматривать за подъездом. И была рада, если швейцар подносил стаканчик: Выпей, старушка! Старушка выпивала, а потом кротко выслушивала попреки своей благодетельницы, что ночью-де опять будет плохо с сердцем... Один такой сердечный приступ в ночь на 21 мая 1810 года оказался последним: девица де Эон, талантливый дипломат и забытая писательница Франции, отошла в лучший мир. Срочно вызванные прокурор и понятые определили в присутствии хирурга, что покойница никогда не была женщиной. О чем и составили соответствующий официальный документ, где было, в частности, сказано: “И без всякой примеси иного пола”. Тем не менее сомнения остались по сей день, равно как и прямо противоположные, хотя и столь же компетентные и официальные свидетельства. Так кем же был (или была) де Эон? Мужчиной? Женщиной? Классическим гермафродитом? Этого мы не узнаем никогда. Известно только, что “он” не был близок ни с одной женщиной, а “она” — ни с одним мужчиной. Что ему не было равных на поле боя и на дуэли, а ей - в бальном зале и за пяльцами. А им обоим — в тайной дипломатии того времени. И еще известно, что привезенное когда-то де Эоном в Париж “Завещание Петра Великого” до сих пор является главной козырной картой всех тех, кто затевал когда-либо агрессию против России. Если верить их объяснениям, они не нападали, они защищались от завещанной Петром страшной агрессии против Запада со стороны России. Что же касается могилы де Эона, то ее не существует. На том месте, где когда-то похоронили великого мистификатора, теперь проходит железная дорога. Ничего не осталось от того, кто 48 лет прожил мужчиной, а 34 года считался женщиной и который и в мундире, и в кружевах сумел прославить себя, одинаково доблестно владея и шпагой, и пером.