Твоя душа без нежности, а сердце - как игла (Зинаида Гиппиус)

   “Есть люди, которые как будто выделаны машиной, на заводе, выпущены на свет Божий целыми однородными сериями, и есть другие, как бы "ручной работы" - и такой была Гиппиус", - писал в воспоминаниях о ней Георгий Адамович.

   Зинаида Гиппиус родилась в 1869 году в городке Белове Тульской губернии, куда приехал отец ее, выходец из старинной немецкой семьи, после окончания юрфака Московского университета. Детство Зинаиды прошло на Украине, в бело-сиреневом Нежине. ПотомсемьяГиппиус переехала в Москву. Зина поступила в классическую гимназию Фишера на Остоженке. Но у нее внезапно открылся туберкулез, и родители увезли ее в Крым, а затем в Тифлис. Летом в Боржоми, где отдыхаласемьяГиппиус, молодежь была без ума от высокой, статной девушки с золотистыми волосами и изумрудными глазами. Зинаида любила танцевать, увлекалась музыкой, живописью, верховой ездой. И, конечно, сочинительством: вела дневник, писала стихи. Там, в Боржоми, и встретилась она с Дмитрием Мережковским, "серьезным молодым человеком с энциклопедическими знаниями ", который умел говорить "интересно об интересном".

Там же 22 июля 1888 года, в Ольгин день, и произошел откровенный разговор. Не "объяснение в любви", не "предложение", а, как пишет Гиппиус, "оба вдруг стали разговаривать так, как будто давно уже было решено, что мы женимся и что это будет хорошо". Спустя полгода, 8 января 1889 года в церкви Михаила Архангела в Тифлисе произошло венчание. Зинаиде Гиппиус - 19, Мережковскому - 23 года. Так начался их брак-союз-товарищество. Вить уютное гнездышко, рожать детей молодожены не собирались. Да и невозможно было представить Зинаиду Гиппиус в качестве многодетной матери - эту "даму с лорнетом ", хозяйку литературного салона.

Перебравшись в Петербург, Мережковские вскоре поселились в громадном доме на углу Литейного и Пантелеймоновской. Кто в нем только не побывал из знаменитых писателей и художников двух столиц! Мережковский во многом способствовал первой публикации стихов Зинаиды. Постепенно Гиппиус обрела собственный поэтический голос, который ни с чьим нельзя было спутать - удивительное сочетание внутренней борьбы; демонизма и холодно-страстной сдержанности.

Но далеко не все признавали ее талант. "Электрические стихи", - говорил Бунин. Адамович добавлял, что "строчки как будто потрескивают и светятся синеватыми искрами".

Зинаида Гиппиус говорила, что прожила с Мережковским "52 года, не разлучаясь со дня свадьбы в Тифлисе ни разу, ни на один день". Любовь? Творческий союз? Духовная общность? В книге "Дмитрий Мережковский" она написала просто: "Связанность наших жизней". Свояченица Валерия Брюсова Бронислава Погорелова вспоминает:

   "Странное впечатление производила эта пара: внешне они поразительно не подходили друг к другу. Он - маленького роста, с узкой впалой грудью, в допотопном сюртуке. Черные, глубоко посаженные глаза горели тревожным огнем библейского пророка. Это сходство подчеркивалось полуседой, вольно растущей бородой и тем легким взвизгиванием, с которым переливались слова, когда Д.С. раздражался. Держался он с неоспоримым чувством превосходства и сыпал цитатами то из Библии, то из языческиx философов. А рядом с ним - Зинаида Николаевна Гиппиус. Соблазнительная, нарядная, особенная. Она казалась высокой из-за чрезмерной худобы. Но загадочно-красивое лицо не носило такаких следов болезни. Пышные темно-золотистые волосы спускались на снежно-белый лоб и оттеняли глубину удлиненных глаз, в которых светился внимательный ум. Умело-яркий грим, головокружительный аромат сильных, очень приятных духов. При всей целомудренности фигуры, напоминавшей, скорее, юношу, переодетого дамой, лицо З.Н. дышало каким-то грешным всепониманием. Держалась она как признанная красавица, к тому же - поэтесса. От людей, близко стоявших к Мережковским, не раз приходилось слышать, что заботами о семейном благоденствии ведала исключительно З.Н. и что в этой области ею достигались невероятные успехи".

   Многие современники отмечали, как необычно слаженно действовал семейный дуэт Мережковских в литературных кругах: Д.С. "работал под юродивого", изрекая эпатирующие суждения, а Гиппиус - под "ведьму", прельщая и околдовывая. "О Мережковских ходило много странных разговоров, - читаем мы далее у Погореловой. - В особенности о Гиппиус. З.Н. действительно обладала какими-то и душевными и, главное, физическими свойствами, делавшими ее непохожей на своих современниц, и все поэты соглашались со строками Владимира Соловьева, который так написал о Гиппиус:

   Многих мужчин привлекала красота "Зинаиды прекрасной", как называл ее Брюсов. Критик и публицист Петр Перцов так живописал З.Н.: "Высокая, стройная блондинка с длинными золотистыми волосами и изумрудными глазами русалки, в очень шедшем ей голубом платье, она бросалась в глаза своей наружностью. Эту наружность я назвал бы "боттичеллиевской"...

Лев Бакст изобразил на своем портрете Гиппиус полулежащей на стуле, в камзоле и панталонах; длинные скрещенные ноги вытянуты по диагонали холста, отчего вся фигура кажется еще более удлиненной. На бледном лице, окаймленном белым жабо, под узкими резко очерченными бровями - чуть насмешливо и презрительно смотрящие глаза, тонкие злые губы. "Твоя душа - без нежности, а сердце - как игла... " - эти слова Гиппиус могли бы служить подписью к собственному портрету.

А вот еще одно свидетельство, принадлежащее перу мемуаристки: "...От блестящей Зинаиды шли холодные сквознячки... Улыбка почти не сходила с ее лица, но это ее не красило. Казалось, вот-вот с этих ярко накрашенных тонких губ сорвется колючее, недоброе слово. Ей очень хотелось поражать, притягивать, очаровывать, покорять. В те времена, в конце XIX века, не было принято так мазаться. А Зинаида румянилась и белилась густо, откровенно, как делают это актрисы для сцены. Это придавало ее лицу вид маски, подчеркивало... ее искусственность. И движения у нее были странные... Она не дополняла свои слова жестами, но, когда двигалась, ее длинные руки и ноги вычерчивали геометрические фигуры, не связанные с тем, что она говорила. Высоко откинув острый локоть, она поминутно подносила к близоруким глазам золотой лорнет и, прищурясь, через него рассматривала людей, как букашек, не заботясь о том, приятно ли им это или не приятно. Одевалась она живописно. К Туганам пришла в длинной белой шелковой, перехваченной золотым шнурком тунике. Широкие, откинутые назад рукава шевелились за ее спиной, точно крылья..."

Эти воспоминания явно не преисполнены симпатией. Влюбленный же в Гиппиус критик-искусствовед Аким Волынский оставил нам такой ее портрет:

   ... Предо мною была женщина-девушка, тонкая, выше среднего роста, гибкая и сухая, как хворостинка, с большим каскадом золотистых волос. Особенно осталась в памяти ее походка. Шажки мелкие, поступь уверенная, движение быстрое, переходящее в скользящий бег. Глаза серые, с бликами играющего света. Здороваясь и прощаясь, она вкладывала в вашу руку детски-мягкую, трепетную кисть, с сухими вытянутыми пальцами. Кокетливость достигала в ней высоких ступеней художественности... Странная вещь: в этом ребенке скрывался уже и тогда строгий мыслитель, умевший вкладывать предметы рассуждения в подходящие к ним словесные футляры, как редко кто. Она сама была поэтична насквозь. Одевалась она несколько вызывающе и иногда даже крикливо. Но была в ее туалете все-таки большая фантастическая прелесть. Культ красоты никогда не покидал ее ни в идеях, ни в жизни..."

   В 1890-е годы в кругу общения Мережковских преобладали писатели старшего поколения: Полонский, Плещеев, Случевский, Суворин и другие. Гиппиус, по воспоминаниям Слонимского, когда начинала печататься в "Вестнике Европы", то "кокетничала со старичками и, так как была замечательно красива, с зелеными глазами, бойкая страшно, очаровывала их".

Литературный талант Мережковского и женское обаяние Гиппиус множили число их знакомых. 6 декабря 1901 года состоялась встреча с Андреем Белым. Первое впечатление от встречи с З.Н. Белый довольно язвительно описывает в мемуарах "Начало века": ".. .Тут зажмурил глаза; из качалки - сверкало; 3. Гиппиус, точно оса в человеческий рост... ком вспученных красных волос (коль распустит - до пят) укрывал очень маленькое и кривое какое-то личико; пудра и блеск от лорнетки, в которую вставился зеленоватый глаз; перебирала граненые бусы, уставясь в меня, пятя пламень губы, осыпаяся пудрою; с лобика, точно сияющий глаз, свисал камень: на черной подвеске; с безгрудой груди тарахтел черный крест; и ударила блесками пряжка с ботиночки; нога на ногу; шлейф белого платья в обтяжку закинула; прелесть ее костяного, безбокого остова напоминала причастницу, ловко пленяющую сатану..."

Но впоследствии Белый несколько меняет свое мнение о Гиппиус: "С ней общенье, как вспьк сена в засуху: брос афоризмов в каминные угли; порою, рассыпавши великолепные золото-красные волосы, падающие до пят, она их расчесывала: в зубы - шпильки; бросалась в меня яркой фразой, огнем хризолитовых ярких глазищ; вместо щек, носа, лобика - волосы, криво-кровавые губы, да два колеса - не два глаза... В безответственных разговорах я с ней отдыхал: от тяжелой нагрузки взопреть с Мережковским; она, "ночной житель", утилизировала меня, зазвавши в гостиную по возвращении от Блоков (к 12 ночи); мы разбалтывались; она разбалтывала меня; и писала шутливые пируэты, перебирая знакомых своих и моих; держала при себе до трех-четырех часов ночи: под сапфировым дымком папироски мы бывало витийствуем о цветовых восприятиях: что есть "красное", что есть "пурпурное". Она, бывало, отдастся мистике чисел: что есть один, два, три, четыре? В чем грех плоти? В чем святость ее?.." В этот период у Белого бурно развивался роман с женой Александра Блока, и он все время обращался за советами к Гиппиус и Мережковскому. "Дорогая, милая, милая Зина..." - начинает очередное письмо Андрей Белый и пытается на его страницах распутать сложнейший клубок своих отношений с Любовью Менделеевой. В конце письма (вернее, одного из писем): "...улыбаюсь Вам, молюсь Вам, Люблю Вас всех - Диму, Дмитрия Сергеевича. Пишите..."

Дима - это Дмитрий Философов (1872-1940), литературный критик и публицист. Мережковский и Гиппиус усиленно разрабатывали идею "тройственного устройства мира", так называемого Царства Третьего Завета, которое должно прийти на смену христианству. На житейском же уровне они рассчитывали создать своего рода общину, интеллектуальную мини-коммуну, в которой бы сочетались интимная связь ее членов и близость их мировоззрения.

Такая коммуна была действительно создана и получила название "тройственного союза": Мережковский-Гиппиус-Философов. Самые радикальные позиции занимал в нем Философов, Мережковский был более консервативен, а Гиппиус словно стояла где-то посередине между двумя Дмитриями. Образование этой триады, или, как ее называли, "святой троицы", было явным вызовом обществу. Совместное проживание троих выглядело откровенным эпатажем. Так что впоследствии Лиля Брик ничего нового не придумала, просто перенесла в свою жизнь пример “старшей подруги”. Укрепление "тройственного союза" совпало с паломничеством в Париж. Отъезд состоялся 25 февраля 1906 года.

Так была ли в жизни Зинаиды Гиппиус настоящая женская любовь, с горячими признаниями, клятвами и слезами, а не "комедия любви", которую она частенько разыгрывала? Может быть, ответ на этот вопрос - ее роман с Акимом Волынским, ведущим автором журнала "Северный вестник". Их встречи и переписка продолжались в течение многих лет. Вот лишь несколько отрывков из писем Гиппиус Волынскому:

15 января 1894 года, Кронштадт:

   И без тебя я не умею жить... Мы отдали друг другу слишком много. И я прошу как милости у Бога, Чтоб научил он сердце не любить! 27 февраля 1895 года: "...Боже, как бы я хотела, чтобы вас все любили!.. Я смешала свою душу с вашей, и похвалы и хулы вам действуют на меня, как обращенные ко мне самой. Я не заметила, как все переменилось. Теперь хочу, чтобы все признали значительного человека, любящего меня...

   4 марта 1895 года: "...я хочу соединить концы жизни, сделать полный круг, хочу любви не той, какой она бывает, а... какой она должна быть и какая одна достойна нас с вами. Это не удовольствие, не счастье - это большой труд, не всякий на него способен. Но вы способны - и грех, и стыдно было бы такой дар Бога превратить во что-то веселое и ненужное..."

   15 октября 1895 года Гиппиус записывает в своем дневнике: "Он не способен испытать "чудеса любви"... Не в моем характере действовать как капля на камень... Он антиэстетичен, противостоит мне во всем, чужд всем проявлениям прекрасного и моему Богу!.. " Антиэстетичен - это уже окончательный приговор в устах Гиппиус.

Февральскую революцию 1917 года Гиппиус встретила если не с ликованием, то с большими надеждами. Октябрьские же события в своих "Черных тетрадях" она называла не иначе как "блудодейство", "неуважение к святыням", "разбой" . Никому не могла простить службу у большевиков, в том числе и Блоку. Мережковские эмигрировали из России. В Варшаве они развили бурную деятельность, организовали газету, строили планы по освобождению России от большевиков. Затем - Париж, где у них еще с дореволюционных времен сохранилась квартира. "Они отперли дверь своим ключом, - пишет Нина Берберова, - и нашли все на месте: книги, посуду, белье. У них не было чувства бездомности, которое так остро было у Бунина и других". Не было и безысходной ностальгии. Можно сказать, что Мережковские сравнительно плавно вошли в парижскую жизнь. С 1925 года возобновились, как и в Петербурге, литературные "воскресенья", а с 1927-го - регулярные писательски-религиозно-философские заседания общества под названием "Зеленая лампа". "Воскресенья" у Мережковских в течение предвоенных лет были одним из самых оживленных литературньх центров, - отмечает в своих воспоминаниях Юрий Терапиано, - они принесли большую пользу многим представителям "младшего поколения".

После смерти Мережковских в этом смысле осталась пустота, и новые попытки создать что-либо подобное "воскресеньям" окончились неудачей... " Первым умер Дмитрий Мережковский - 9 декабря 1941 года, в возрасте 76 лет. О вдове Юрий Терапиано написал: "З.Н. - окаменелая совсем". Последняя лирика Гиппиус - философская, уравновешенная и чуть горькая. Она шутливо называла себя "бабушкой русского декадентства":

   В последние годы она приятельствовала с Надеждой Тэффи, которая вспоминает: "Гиппиус была очень худа, почти бестелесна. Огромные, когда-то рыжие волосы были странно закручены и притянуты сеткой. Щеки накрашены в ярко-розовый цвет. Косые, зеленоватые, плохо видящие глаза. Одевалась она очень странно... На шею натягивала розовую ленточку, за ухо перекидывала шнурок, на котором болтался у самой щеки монокль. Зимой она носила какие-то душегрейки, пелеринки, несколько штук сразу, одна на другой. Когда ей предлагали папироску, из этой груды мохнатых обверток быстро, словно язычок муравьеда, вытягивалась сухонькая ручка, цепко хватала ее и снова втягивалась".

Она еще собирала у себя общество, по воскресеньям - общий круг знакомых, по средам - узкий, почти "тайный". Последними ее поклонниками были старый дипломат Лорис-Меликов и поэт Мамченко. А самым последним другом З.Н. была кошка, безобразная, дикая и злая. "Мы называли ее просто "Кошшшка", с тремя "ш", - пишет Тэффи. - Она всегда сидела на коленях З.Н. и при виде гостей быстро шмыгала вон из комнаты. З.Н. привыкла к ней и, умирая, уже не открывала глаз, в полу сознании, все искала руками, тут ли ее Кошшшка".

З.Н. работала по ночам - писала книгу "Дмитрий Мережковский", и это очень ее утомляло. Отнялась правая рука. Последние дни она лежала молча, лицом к стене и никого не хотела видеть. Кошка лежала рядом с ней.

Дописать книгу она не успела. 9 сентября 1945 года Зинаида Николаевна Гиппиус умерла, пережив мужа всего на четыре года.