Театральные страсти кровавого императора (Нерон)

Более мерзкого семейства Рим не знал. Многочисленные потомки Луция Домиция не отличались праведностью, из поколения в поколение умножая свои пороки, и словно соединив их все в Гнее Домиции Агенобарбе. «Наигнуснейший человек», как отзывались о нем все кто его знал, и жену себе выбрал под стать: правнучка императора Августа, прелестная тринадцатилетняя Агриппина продемонстрировала своему зрелому мужу столь крутой нрав, что он предпочитал держаться подальше от милой женушки. А узнав о появлении наследника, с усмешкой произнес: «От нас с Агриппиной могло родиться только чудовище…». Мальчика назвали Нерон. Более мерзкого семейства Рим не знал. Многочисленные потомки Луция Домиция не отличались праведностью, из поколения в поколение умножая свои пороки, и словно соединив их все в Гнее Домиции Агенобарбе. «Наигнуснейший человек», как отзывались о нем все кто его знал, и жену себе выбрал под стать: правнучка императора Августа, прелестная тринадцатилетняя Агриппина продемонстрировала своему зрелому мужу столь крутой нрав, что он предпочитал держаться подальше от милой женушки. А узнав о появлении наследника, с усмешкой произнес: «От нас с Агриппиной могло родиться только чудовище…». Мальчика назвали Нерон.С самого рождения все его существование было подчинено одной идее - материнской мании и наивысшей её надежде - сделать сына императором. Даже когда старик - прорицатель предрек, что ее сын получит власть, но при этом убьет свою мать, она не без колебаний ответила: Пусть убивает, лишь бы царствовал. Благодаря своему упорству, настойчивости, а также яду Лакусты, ей удалось осуществить задуманное (см. «Смертельная красота Агриппины»). Семнадцатилетний Нерон узнал о смерти императора Клавдия и от страха впал в истерику, катался по полу и кричал: «Она убила его, убила!», но учитель Сенека успокоил юношу, сказав, что престарелый Клавдий просто отравился грибами, а затем, вручив ему только что написанную речь, уговорил выйти к солдатам. Войска встретили его многократными приветствиями: «Да здравствует Цезарь!» Так началась страшная эпоха императора Нерона Пути Господни неисповедимы. Не стань этот чувствительный юноша императором, кто знает, может быть, он прославился бы как величайший актер? Впрочем, и с императорских подмостков он дал народу немало зрелищ. Поначалу все, как водится, шло не так уж и плохо. Вернее, очень даже хорошо. Он отменил обременительные подати, ограничил роскошь, раздавал народу хлеб и деньги. Ничуть не интересовался внешней политикой, а потому не напрягал римлян тягостными военными походами. Его не прельщала война, он жаждал славы и, упиваясь вседозволенностью, сделал из власти настоящее театральное представление. Страсть к лицедейству обнаружилась у Нерона рано. Еще в детстве он выступал в цирке на Троянских играх и, говорят, имел успех. Будучи юношей, развлекался, переодеваясь в простолюдина и подкарауливая у харчевен подвыпивших горожан, зверски их избивал. Случалось, что и сам еле уносил ноги: так, один сенатор не узнал в бородатом нахале венценосного отпрыска и надавал тому за приставание к своей жене нешуточных тумаков. С приходом к власти страсть к зрелищам и лицедейству в нем только усилилась.**_ Юношеские игры сменялись цирковыми скачками, за ними следовали театральные представления, плавно переходящие в гладиаторские бои. Рим утопал в зрелищах и под общий рев восторженной толпы не заметил, как увлечение юного императора постепенно стало утопать в крови. Но быть зрителем – не для него. Он жаждал актерской славыВыучившись играть на кифаре (весьма дурно, по признаниям современников), в Неаполе дал первый концерт, спев под собственный аккомпанемент многочасовую песнь, которую не прервал, даже когда театр дрогнул от небольшого землетрясения. Затем пришла очередь Рима. Чтобы продемонстрировать свои таланты, он учинил внеочередные Нероновы игры, где наравне со всеми участвовал в состязании кифаредов. Разумеется, он выиграл, хотя и старался, чтобы все было по-честному. Это было только начало. Император пел, выступал в масках героев, богов, не гнушался женскими ролями. Снискав славу в Риме, он отправился с «гастролями» в Грецию (тогдашнюю провинцию империи) и от этого увлекательного занятия его не смогли оторвать даже неотложные государственные дела. Какие там дела! Когда Нерон пел, никому не дозволялось выходить из театра. Случалось, что женщины, не смея нарушить приказ, рожали прямо под сладкоголосое пение тирана. А некоторые исхитрялись притвориться мертвыми, чтобы избежать многочасовых созерцаний императорских талантов. Очень ревниво относясь к своему успеху, Нерон всегда сам объявлял себя победителем, а сильных конкурентов убирал с глаз долой. Постепенно в театр превратилась вся его жизнь, а империя стала удобной сценой, на которой полубезумный актер разыгрывал свои трагедии. Даже пороки он жаждал продемонстрировать публике. Его любимой сладострастной забавой стало нападать в шкуре убитого животного на привязанных к столбам мужчин и женщин и насиловать их, а затем самому отдаваться своему любовнику Дорифору, изображая из себя невинную девушку. Пагубные наклонности, доставшиеся ему в наследство, окончательно прорвались наружу.Первая жена Октавия оказалась слишком благопристойной для извращенных фантазий Нерона, но развестись он с ней не мог: всё же в ее жилах текла кровь цезарей. Он казнил её по ложному доносу, который сам и состряпал. Казнил, чтобы жениться на сластолюбивой Поппее Сабине. Ее он любил без меры, но убил в приступе бешенства, когда она посмела раскритиковать его игру на кифаре. Быть в родстве с Нероном было наихудшим предзнаменованием: император не щадил никого из близких. Список жертв открыл его сводный брат Британик,**_ сын Клавдия, отравленный на пиру. Дочь Клавдия, Антонию, которая не пожелала после смерти Поппеи стать его женой, он казнил, обвинив в подготовке переворота. Своего пасынка, Руфрия Криспина, сына Поппеи, велел утопить, а учителя Сенеку принудил покончить жизнь самоубийством.Дошла очередь и до Агриппины.**_ Отношения с матерью у Нерона были сложными: в его душе боролись любовь и ненависть к этой женщине. Поговаривали даже, что мать и сын находились в кровосмесительной связи. Он презирал ее за жестокосердие и одновременно восхищался ее упорством и живучестью. Несколько раз он пытался расправиться с матерью, но всякий раз ей удавалось избежать смерти. В конце концов, Нерон решил действовать и послал своих солдат расправиться с ней. А когда приказ был исполнен, долго смотрел на вспоротый труп матери, скабрезно обсуждая ее некогда прекрасное тело. За матерью последовала тетка, Липида.**_ Она пала жертвой корыстных интересов императора. Дело в том, что в безудержных пирах Нерон изрядно распотрошил государственную казну. А все из-за наивной надежды найти несметные сокровища, зарытые где-то в Африке. Сокровища, ясное дело, не нашли, а деньги промотали. Вот тогда-то и начались казни совсем другого рода. За теткой, чье состояние он унаследовал, последовала череда состоятельных граждан Рима, неуклонно вскрывающих себе вены, предварительно завещав все свои деньги милостивому императору. Но смерть - дело завлекательное Казнили уже не только из-за чего-то, но и просто так. С цирковых арен, где дикие звери на потеху публики рвали на части тела рабов, кровь потекла по улицам Рима. Император сходил с ума от вседозволенности. Он изнасиловал верховную жрицу богини Весты, непорочную Рубрию. Мальчика Спора, сделав евнухом, объявил женщиной и даже собирался на нем жениться, но затем неожиданно перенес свои матримониальные планы на вольноотпущенницу Акту, уверяя всех, что в ее жилах течет царская кровь. Терпел народ, терпел Сенат, покорно подтверждая своими указами все безумства императора. Рим безмолвствовал. Безмолвствовал тогда, когда во время голода царские корабли вместо хлеба привезли песок для очередного представления, безмолвствовал, когда казнили его знатных сограждан, когда убивали жен и насиловали детей. Безмолвствовал даже тогда, когда ополоумевший император поджег свою собственную столицу и с Меценатовой башни, распевая «Крушение Трои», наблюдал за гибелью в огне древнего города и его жителей. Рим молчал, заговорили провинции Заволновалась Армения, вот-вот была готова вспыхнуть Сирия. Начавшееся галльское восстание Нерон поначалу воспринял беспечно. Обиделся только когда до него дошли письма Виндекса, где он величался не иначе как Агенобарб и «дрянной кифаред». Оскорбился не на шутку, особенно из-за «дрянного кифареда». Требовал, чтобы сенат отомстил за него и за отечество, но сам мстить не решился: слишком никудышным он был воином. Сенат, впрочем, тоже не спешил восстановить поруганную честь императора. Он грозился перевешать всех зачинщиков, всех галлов и всех начальников провинций. Вот только вешать было некому: объявленный воинский набор провалился - никто не явился, собственные войска взбунтовались, охрана вместе со слугами сбежала. **Тогда он решил выйти к своему народу в новой роли: в простой тунике, с босыми ногами и речью**(прекрасный был оратор), слезами вернуть себе любовь и расположение толпы. Не вышел. Обоснованно предположил, что толпа порвет его еще до того, как он раскроет рот. Покинутый всеми, Нерон метался по дворцу, театрально вопрошая: «Неужели у меня не осталось ни друга, ни недруга?». Отдышавшись, стал думать, что делать дальше. Вариантов было не много. Вернее, всего один. С вольноотпущенником Фаоном он бежал в его поместье, недалеко от Рима. Там, беспрерывно повторяя «Ах, какой великий артист погибает!», Нерон беспокойно готовился к смерти. Долго колебался: то требовал, чтобы Спор кричал и плакал, то впадал в самообличение, и только услышав шаги приближавшейся погони, наконец-то решился и вонзил себе в горло меч. Все, занавес!