Энн Перри «Смерть в Поместье Дьявола»

Из-под пера писательницы Энн Перри вышел не один детективный шедевр. Мы уже знакомы с некоторыми ее бестселлерами - «Воскрешение на Ресуррекшн-роу», «Туман над Парагон-уок», «Вор с Рутленд-плейс».

Энн Перри, по неподтвержденным данным, любимая писательница самой Елизаветы II. Именно под таким названием выходит ее серия книг издательстве «Эскмо». На днях Passion.ru знакомил вас с отрывком из новой книги - «Утопленник с «Блюгейт-филдс». Сегодня издательство «Эскмо» предлагает вашему вниманию первую главу новой книги Энн Перри «Смерть в Поместье Дьявола».

В детективе «Смерть в Поместье Дьявола» инспектор Томас Питт находит во дворе скотобойни труп доктора Губерта Пинчина, человека, который, судя по всем признакам, жил «на широкую ногу». Как лондонский кутила отказался на дворе скотобойни, кто его убил, и главное – кто лишил его мужского достоинства? Уж не объявился ли в Лондоне маньяк?

Посвящается Белле и тете Исси

Глава 1

Констебль Уитерс чихнул, когда по его лицу полоснул порыв ледяного январского ветра, долетевший через переулок с Темзы. До зари оставалось три часа, газовые фонари на главных улицах практически не разгоняли темноту в узком переулке, который тянулся по самой границе Девилз-акр, скопища грязи в тени Вестминстера.

Он чихнул снова. В нос ударила вонь скотобойни, расположенной в каких-то пятидесяти ярдах, выделившись среди «ароматов» сточных канав, гниющего мусора и сажи, годами оседавшей на стенах.

И тут его поджидала неожиданность: открытые ворота. По-хорошему, такого быть не могло – во всяком случае, в предрассветные часы. Впрочем, причина могла оказаться банальной: мальчишка-подмастерье забыл о порученной ему работе; молодые иной раз могли похвалиться только безответственностью. Но мясо наверняка хранилось в холодных комнатах под замком. И конечно, проверить, все ли в порядке на территории скотобойни, куда интереснее скучного патрулирования пустынных серых тротуаров.

Констебль вошел в ворота, направился к холодным комнатам, чтобы убедиться, что замки на месте и ничего не украдено. Покрутил головой. Вокруг тишина, только какой-то старый пьяница дрыхнет посреди двора. Лучше разбудить парня, ради его же блага, до прибытия мясников – те-то выгонят его пинками. Эти ребята любили позабавиться, уж некоторые из них – точно.

– Эй, приятель, – Уитерс наклонился и потряс мужчину за полное плечо. – Лучше бы тебе уйти. Нечего тебе тут делать. Не понимаю, как кому-то могло прийти в голову прилечь в таком месте.

Мужчина не шевельнулся.

– Давай, парниша!

Констебль тряхнул его сильнее и поднял фонарь, чтобы получше рассмотреть. Неужто бедолага замерз до смерти? Конечно же, он будет не первым замерзшим, с кем приходилось сталкиваться Уитерсу, и не все доживали до столь почтенного возраста. В суровую зиму хватало детей, которые умирали на улицах от холода.

Свет упал на лицо. Да, бедный старикан сыграл в ящик. Преставился: глаза открыты и остекленевшие.

– Странно, – прокомментировал вслух констебль. – Обычно люди замерзают до смерти во сне; а на этом лицо читалось изумление, словно смерть застала несчастного врасплох. Констебль сместил фонарь дальше, осветив тело. – Матерь Божья!

Промежность и бедра лежавшего заливала кровь. Коричневые брюки из шерстяной материи вспороли ножом, половые органы вырезали. Они лежали, уже никому не нужные, между колен, окровавленные, неузнаваемые, комком алого мяса.

Пот выступил на лице констебля Уитерса и тут же замерз. Его замутило, ноги подкосились. Великий Боже, да кто мог сделать такое с человеком? Пошатываясь, он подался назад, привалился спиной к стене, наклонил голову, чтобы справиться с тошнотой, которая подкатывала к горлу.

Прошло несколько секунд, прежде чем в голове прояснилось, и он смог подумать о том, что делать дальше. Вызвать подмогу, это точно. И убраться отсюда подальше, от этого ужаса, лежащего на земле.

Констебль выпрямился, двинул к воротам, плотно закрыл их за собой, радуясь пронизывающему ветру, дующему с востока, пусть даже он нес с собой сырой холод моря. В трущобах Лондона убийства не являлись редкостью в год 1887 от рождества Христова. Но с такой чудовищной жестокостью Уитерс никогда раньше не сталкивался.

Теперь надо найти другого констебля, чтобы охранять труп. Потом вернуться в участок и доложить начальству. Слава Богу, должность у него недостаточно высокая, чтобы вести расследование такого преступления!

К расследованию приступает Томас Питт

Двумя часами позже инспектор Томас Питт, держа в руке фонарь, закрыл за собой ворота скотобойни и остался во дворе в компании с трупом. С того момента, как его нашел констебль, никаких изменений с телом не произошло: оно лежало на том самом месте и в той же позе, и в сером предрассветном свете выглядело гротескно.

Питт наклонился и приподнял плечо покойника, чтобы посмотреть, нет ли под ним чего, оружия или еще одной раны. Сами по себе отрезанные гениталии вряд ли могли быть причиной смерти. И, конечно же, мужчина не позволил бы отрезать их, оказал бы яростное сопротивление, а потом попытался бы остановить бьющую фонтаном кровь. Такие мысли вызвали тошноту, и Питт выбросил их из головы, проигнорировав холодный пот, который выступал на теле и пропитывал рубашку.

Он оглядел тело. Крови на руках не было, никакой. И ногти чистые – удивительное дело для любого обитателя этой части Лондона, не говоря уж о работниках скотобойни.

Продолжая осмотр, Томас обнаружил под мужчиной широкое темное пятно, запачкавшее материю его пиджака. Пятно, вроде бы, уходило под тело, к ребрам и сердцу. Инспектор поднял фонарь повыше, шумно выдохнул и встал, инстинктивно вытерев ладони о брючины.

Теперь он осмотрел лицо покойника. Тяжелая челюсть, широкий нос, кожа сливового оттенка, морщинки у рта, свидетельствующие о том, что убитый любил посмеяться, глаза маленькие и круглые: лицо человека, наслаждающегося хорошей жизнью. Тело дородное; рост, едва дотягивающий до среднего; руки сильные, пухлые и безупречно чистые; волосы каштановые, тронутые сединой.

Костюм из толстой, коричневой шерстяной материи, местами мешковатый, потому что достаточно старый, на животе складки. На жилетке Питт обнаружил несколько крошек. Взял одну, растер пальцами, понюхал. Сыр. «Стилтон», если он не ошибался, или какой-то очень похожий. Обитатели Девилз-акр такой сыр на обед не ели.

За спиной послышался шум: шаркающие шаги. Томас повернулся, чтобы посмотреть, кто пожаловал, радуясь появлению живого человека.

– Доброе утро, Питт. Что у вас на этот раз? – Прибыл Миддоус, полицейский хирург, способный улыбаться и смеяться при самых прискорбных обстоятельствах. Но сейчас в голосе не слышалось агрессивности, звучащее в нем здравомыслие представлялось весьма уместным в этой жуткой ситуации.

– Ох, Боже ты мой! – он встал рядом с Питтом, глядя на тело. – Бедняга.

– Его убили ударом в спину, – быстро вставил Томас

– Да? – Миддоус изогнул бровь и искоса глянул на инспектора. – Что ж, полагаю, это уже результат. – Он присел на корточки, направил луч фонаря на тело и принялся его изучать. – Вам смотреть не обязательно, – добавил он, не поворачивая головы. – Я скажу, если найду что-нибудь интересное. Для начала, это отсечение – чрезвычайно грубая работа. Преступник просто взял острый нож и полоснул, ничего больше.

– Сноровки не чувствуется? – ровным голосом спросил Питт, наклоняясь над плечом Миддоуса. От окон скотобойни уже отражался свет зари.

– Никакой, только… – Миддоус вздохнул. – Одна лишь звериная ярость.

– Безумец?

Хирург скорчил гримасу.

– Кто знает? Поймайте его, и тогда я вам скажу… возможно. В любом случае, кто этот бедолага? Вы еще не выяснили?

Питт даже не подумал о том, чтобы обыскать тело, а ведь с этого следовало начинать. Не отвечая, он наклонился и принялся рыться в карманах убитого. Нашел все, что ожидал, за исключением денег, на наличие которых он как раз и не рассчитывал. Золотые часы, сильно поцарапанные, но работающие, кольцо с четырьмя ключами: один от сейфа, два дверных, последний, судя по размеру, от буфета или ящика письменного стола – в зависимости от того, что стояло в квартире или доме этого определенно состоятельного мужчины. Два носовых платка, мятых и грязных, но из отличного египетского хлопка с простроченными краями. Три счета: два – по обыденным домашним расходам, третий – за двенадцать бутылок дорогого бургундского. Похоже, убитый ни в чем себе не отказывал – во всяком случае, если речь шла о вине.

А главное, на счетах имелись и имя с фамилией, и адрес: доктор Губерт Пинчин, Ламберт-гарденс, дом 23. Далековато от Девилз-акр по меркам социального положения и уровня жизни, но территориально в пределах досягаемости лондонского воробья, летающего, как известно, по прямой. И как доктор Пинчин попал во двор скотобойни, где его убили и изувечили?

– Ну? – спросил Миддоус.

Питт прочитал вслух имя, фамилию и адрес. На лице хирурга отразилось комичное изумление.

– Более чем странно, – прокомментировал он. – Между прочим, он был без сознания и на пороге смерти, когда с ним проделали вот это, – он указал на нижнюю часть тела. – Если это может утешить. Полагаю, про второго вы знаете?

– Про второго? О чем вы говорите? Какого второго?

Миддоус улыбнулся.

– Я про второй труп. Такой же кастрированный, как и этот. Вы хотите сказать, что ничего об этом не слышали?

Питт застыл как громом пораженный. Как вышло, что он ничего не знал о таком чудовищном преступлении?

– Какой-то шулер или сутенер, – продолжил Миддоус. – С другой стороны Девилз-акр, это не ваш участок. Но, как я и говорил, его тоже лишили мужского достоинства, беднягу. Похоже, объявился какой-то маньяк. В газеты тот случай, можно сказать, не попал. Таких, как первая жертва, всегда убивают. Такую они выбрали себе профессию. – Он медленно поднялся, колени хрустнули. – Но теперь другое дело. Этот человек видел лучшие времена, но все равно жил, ни в чем себе не отказывая. И я готов предположить, что поношенная одежда – скорее эксцентричность, чем недостаток денег. Его костюм выношенный, но белье новое и относительно чистое. Судя по виду, он носил его один день, не больше.

Питт подумал о сыре «Стилтон», о чистых, ухоженных ногтях.

– Да, – бесстрастно ответил он, зная, что Миддоус наблюдает за ним, ждет. – Хорошо. Полагаю, раз уж вы с ним закончили, его лучше увезти. Сделайте полное вскрытие и скажите, что нашли… если, конечно, найдете.

– Естественно.

Теперь наступал наихудший момент: Питт спросил себя, может, уступить кому-нибудь право поставить в известность семью… вдову, если таковая осталась. Но, как и всегда, пришел к неутешительному выводу: сделать это предстояло ему самому. В ином случае он подвел бы и направленного им подчиненного, и родственников усопшего, которых он мог хоть как-то утешить.

Томас отдал необходимые указания людям, которые ждали за воротами. Тело следовало увезти, доступ во двор перекрыть и тщательно его обыскать, в надежде обнаружить улики, которые могли вывести на преступника. Также предстояло опросить бродяг, которые обитали в округе, жильцов – кто-то из них мог возвращаться домой поздним вечером – и, само собой, местных проституток. Вдруг кто-то что-то видел.

После этого ему предстояла прогулка к дому 23 по Ламберт-гарденс, чтобы информировать домочадцев – они, вероятно, как раз садились бы завтракать, что главу семьи убили.

Дверь инспектору открыл дворецкий, судя по внешнему виду, мастер своего дела.

– Доброе утро, сэр, – вежливо поздоровался он, хотя знать не знал Питта, и заявился тот слишком рано для светского визита.

– Доброе утро, – ответил Питт. – Я из полиции. Это резиденция доктора Губерта Пинчина?

– Да, сэр, но, боюсь, в данный момент доктора Пинчина дома нет. Если дело срочное, я могу порекомендовать другого врача, который поможет вам.

– Мне врач не нужен. Сожалею, но у меня дурные вести. Доктор Пинчин мертв.

– Ох, – лицо дворецкого напряглось, но в остальном держался он великолепно. Отступил на шаг в сторону, освобождая проход Питту. – Пожалуйста, заходите, сэр. Вас не затруднит рассказать мне, что произошло? Возможно, будет проще, если я сообщу об этом миссис Пинчин. Я уверен, вы проявите максимум такта, но… – Он замолчал, поскольку оба и так понимали, о чем речь.

– Да, – кивнул Питт, и облегчение, которое он ощутил, вызвало у него укол вины. – Да, разумеется.

– Как это произошло, сэр?

– На него напали, ударили ножом в спину. Думаю, боли он даже не почувствовал. Примите мои соболезнования.

Дворецкий на мгновение застыл, не отрывая от него глаз, потом шумно сглотнул.

– Его убили?

– Да. Я крайне сожалею, – повторил Питт. – Есть в доме человек, который может опознать тело… помимо миссис Пинчин? Ей это будет тяжело. – Он еще не решил, упоминать ли про отрезанные гениталии.

К дворецкому вернулось самообладание: он вновь мог командовать и собой, и остальными слугами.

– Да, сэр. Я сообщу миссис Пинчин о смерти доктора Пинчина. У нее прекрасная служанка, которая о ней позаботится. Рядом живет еще один врач, при необходимости он окажет ей помощь. Лакей, Питерс, служит у нас уже двенадцать лет. Он пойдет и опознает тело. – Дворецкий замялся. – Я полагаю, сомнений нет? Доктор Пинчин чуть меньше меня ростом, хорошо сложен, чисто выбрит, лицо красное… – Он еще надеялся. Напрасно.

– Понятно, – кивнул Питт. – Был ли у доктора Пинчина костюм из грубого коричневого твида, который, если не ошибаюсь, он носил не один год?

– Да, сэр. Именно в этом костюме он вчера и ушел.

– Тогда, боюсь, сомневаться не приходится. Но, возможно, будет лучше, если ваш лакей опознает тело до того, как вы что-либо скажете миссис Пинчин.

– Да, сэр, конечно.

Томас продиктовал ему адрес морга, потом сообщил о других ранениях, и о том, что газеты неизбежно ухватятся за это убийство, как собака – за кость. Так что дворецкому предстояло оборонять дом от репортеров до того момента, пока какое-то другое событие не затмит это происшествие в глазах общественности.

Питт ушел, так и не встретившись с вдовой, только представив себе, как видит ее шок, сменяемый недоверием, медленным осознанием случившегося и, наконец, всесокрушающей болью.

Плохие вести

Конечно же, Томасу предстояло повидаться с инспектором, который расследовал другое аналогичное убийство. Может, оба преступления ничто и не связывало, но игнорировать возможность такой связи представлялось абсурдным. Не исключался и такой вариант: его освободят от этого расследования. И он бы нисколько не возражал. Не чувствовал насущной необходимости заниматься им, как бывало в иных случаях. Тот, кто совершил это убийство, вышел за границы привычного мира преступления и наказания.

Дрожа от пронизывающего ветра, который гнал мусор по мостовым и тротуарам, Питт окончательно убедил себя в том, что совершенно не станет возражать, если за расследование поручат кому-то еще. Он пересек улицу перед двухколесным экипажем. Мальчик, который сметал с мостовой лошадиный навоз, остановился и оперся на швабру. Его маленькие руки покраснели от холода, пальцы торчали из перчаток. Мимо промчалась карета, окатив их обоих грязью, смешанной с навозом.

Мальчик усмехнулся, заметив раздражение на лице Питта.

– Вам следовало спрятаться за меня, мистер, – весело воскликнул он. – Тогда бы и не запачкались.

Томас дал ему фартинг и сухо с ним согласился.

В полицейском участке его ждал неожиданно теплый прием.

– Инспектор Питт? Да, сэр. Полагаю, вы пришли насчет нашего убийства, сэр… такого же, как и ваше, совершенного этой ночью, да?

Томас удивился. Откуда молодой констебль мог знать о Губерте Пинчине? Его мысли, как обычно и бывало, отразились на лице, потому что констебль ответил на вопрос до того, как Питт его задал.

– Экстренные выпуски газет, сэр. Они кричат об этом на всех углах. Кошмар и ужас. Конечно же, я знаю, что они отходят от правды, добавляют выдуманные подробности, чтобы шокировать людей, нагнать на них страху. Но тем не менее…

– Я сомневаюсь, что здесь они что-то добавили, – прервал его Питт, размотал шарф и снял шляпу. Пальто перекосило, одна пола свисала ниже другой – должно быть, он опять застегнул его не на те пуговицы. – Позвольте спросить, кто ведет дело по другому убийству и здесь ли он?

– Да, сэр, это инспектор Паркинс. Полагаю, он будет рад встрече с вами.

Питт в этом сомневался, но последовал за констеблем в теплый, темный кабинет размером побольше, чем у него, в котором пахло старой бумагой и восковой политурой. На столе стояла фотография женщины с четырьмя детьми. Паркинс, чернявый, одетый с иголочки, сидел за столом, глядя на стопку бумаг. Констебль не без торжественности представил Питта.

Мрачность мгновенно слетела с лица Паркинса.

– Заходите, – радостно воскликнул он. – Заходите… садитесь сюда… уберите эти папки, устраивайтесь поудобнее. Да, отвратительное дело. Вы хотите все о нем знать? Этого парня мы нашли в канаве. Без каких-либо признаков жизни. Мертвее не бывает. И окоченевшего… что, разумеется, неудивительно при такой погоде. И вывалянного в грязи! Дальше – хуже. Его убили ударом в спину, беднягу… длинным, острым лезвием, вероятно, кухонным ножом или чем-то таким… – Он замолчал, чтобы перевести дух, скорчил гримасу, пробежался рукой по жидким волосам. – Мужчина был сутенером: труп нашла местная проститутка. В любом другом случае я бы сказал, что этого следовало ожидать. Полагаю, вы хотите забрать это дело, потому что они наверняка связаны, – в его голосе не слышалось вопросительных ноток.

Питт вздрогнул.

– Нет, – вырвалось у него. – Я подумал, что вы…

– Отнюдь, – Паркинс взмахнул руками, словно отказываясь от какого-то одолжения. – Отнюдь. Вы старше по званию и гораздо опытнее меня. Я восхищен вашим расследованием в Блюгейт-филдс. – От него не скрылось удивление на лице Питта. – Да, чего мы только не знаем… Друзья, слово здесь, слово там… – Он помахал пальцем, намекая, что его собеседник понимает, о чем речь.

Такое отношение коллеги польстило Питту. Приятно, знаете ли, когда твоей храбростью восхищаются… это очень грело душу. А ведь как он боялся во время расследования в Блюгейт-филдс; рисковал большим, чем мог себе позволить…

– Наш парень всего лишь сутенер, – продолжил Паркинс. – Без него только лучше… хотя, разумеется, особой разницы нет. Как только один уходит, другой занимает его место… вероятно, уже занял. Все равно, что зачерпнуть ведро воды из реки. Вода продолжает течь, и то, что в реке стало меньше на ведро, и не заметишь – как будто вовсе не брали! А ваш парень – врач? Добропорядочный гражданин… Вам лучше взять все документы, отчет о вскрытии и все такое. И, полагаю, вы хотите взглянуть на тело?

– Оно все еще здесь? – спросил Питт.

– Да, конечно… прошла только неделя, знаете ли. А с такой холодной погодой оно может лежать хоть вечность. Да, вам лучше взглянуть на него. Может, удастся определить, тот же самый это маньяк или нет.

Томас молча последовал за ним в морг. Паркинс открыл дверь, обменялся парой слов с дежурным, потом пригласил Питта войти. В большом помещении, сухом и холодном, чуть улавливался запах плесени.

Паркинс подошел к одному из белых, укрытых простынями столов и резко сдернул простыню, открыв не только лицо, но и все тело. Получилось как-то непристойно, даже по отношению к мертвому. У Питта возникло желание взять простыню и закрыть нижнюю половину тела, но он понимал, сколь нелепо это будет выглядеть. В конце концов, он пришел посмотреть именно на эту половину.

Рана отличалась от уже виденной им. Кастрировали этого мужчину грубо и неумело, причем яички и член отрезали по отдельности.

– Ясно, – Питт сглотнул слюну, в горле першило.

Паркинс вернул простыню на место и посмотрел на Питта; его губы скривила сухая, грустная улыбка.

– Отвратительно, правда? Вызывает тошноту. Вы его, случайно, не знали? Маловероятно, конечно, но все может быть. – Теперь он открыл только лицо.

Раньше-то Питт на него и не взглянул. Теперь посмотрел – и мгновенно ощутил панику. Он уже видел это смуглое, грубое лицо с тяжелыми веками и изогнутыми, чувственными губами. Почти не сомневался в том, что видел.

– Кто он?

– Макс. Пользовался двумя или тремя фамилиями: Брэкнолл, Ролинс, Данмоу. Держал несколько заведений, развлекал людей. А что? Вы его знаете?

– Думаю, да, – медленно ответил Питт. – По крайней мере, он напоминает человека, с которым я сталкивался несколькими годами раньше, когда расследовал убийства на Калландер-сквер.

– Калландер-сквер? – удивился Паркинс. – Едва ли место для такой личности. Вы уверены?

– Нет, не уверен. Он служил лакеем. Тогда его звали Макс Бертон… если это тот самый человек.

Голос Паркинса зазвенел от любопытства.

– Разве вы не можете это выяснить? Вдруг это важно? – тут он улыбнулся. – Хотя едва ли. Очень уж изменился его образ жизни.

– Думаю, что смогу, – задумчиво ответил Питт. – Едва ли с этим возникнут трудности. Да, а где же рана, повлекшая смерть?

– Здесь, – ответил Паркинс, с таким видом, словно на мгновение тоже об этом забыл. – Его ударили в спину, примерно в это место. – И показал его на Томасе: у позвоночника, на дюйм или два левее. Ниже чем у Пинчина, но на самую малость, и с той же стороны позвоночника. Однако ростом Макс был повыше Пинчина.

– Что за оружие? Длина? Ширина?

– Лезвие длиной в восемь дюймов, шириной в полтора у рукоятки. Возможно, кухонный нож. В каждом доме такой есть, обычное дело. Извините. – Паркинс приподнял бровь. – В вашем случае все то же самое?

Питту не понравилось, что Питчина назвали «его случаем», но он знал, о чем толковал Паркинс.

– Да, – признал он. – Почти, – и счел нужным добавить. – Только сегодня гениталии мужчине отрезали целиком и положили между колен.

Лицо Паркинса закаменело.

– Поймайте его, – ровным голосом попросил он. – Поймайте его, мистер Питт.

Сложности расследования

После расследования того давнего дела Томас не был на Калландер-сквер уже три года. Он задался вопросом, переехали Балантайны или по-прежнему живут здесь. Постоял под серым небом и голыми ветвями деревьев. Кора стала мокрой от влаги, которую нес с собой ветер, и до наступления темноты оставалось не так уж много времени.

Питт находился в каких-то двадцати футов от того места, где нашли трупы, которые и привели его сюда, чтобы допросить обитателей этих элегантных георгианских особняков с высокими окнами и безукоризненными фасадами. В этих домах лакеи открывали двери, горничные приводили в гостиные, а дворецкие ведали буфетными, храня ключи от винных погребов и железной рукой правя обслугой, никому не давая спуска.

Питт еще выше поднял воротник, натянул шляпу на уши, поглубже сунул руки в карманы, уже топорщащиеся от всякой всячины: обрывки бечевки, монеты, нож, три ключа, два носовых платка, шарик уплотняющего воска, бесчисленные клочки бумаги. Он отказался идти к двери для слуг, хотя понимал, что по чину ему полагалась войти в дом через нее, и направился к парадной двери, как любой другой гость.

Лакей встретил его нелюбезно. «Добрый день… сэр», – короткая заминка показала, что титул – всего лишь дань вежливости, поскольку в глазах лакея на «сэра» Питт определенно не тянул.

– Добрый день, – ответил инспектор, спокойно и сдержанно. – Меня зовут Томас Питт. Я хотел бы повидаться с генералом Балантайном по очень срочному делу. Иначе я не стал бы заходить, предварительно не убедившись, что сможет меня принять.

Лицо лакея дернулось, но он знал, как вести себя с такими просителями.

– Генерал Балантайн не принимает тех, кто волей случая оказался рядом с его домом, мистер Питт, – в голосе лакея еще прибавилось холода.

Опытным взглядом он смерил Томаса с головы до ног. Очевидно, что такую одежду не мог носить представитель высшего общества, пусть даже и говорил он не как простолюдин. Костюм, конечно же, не от портного, а любой камердинер – если это настоящий камердинер – скорее перерезал бы себе горло, чем позволил своему господину появиться на публике в таком виде. Жилетка не сочеталась с рубашкой, пиджак – страх господень, галстук завязывал слепец с двумя левыми руками…

– Я очень сожалею, – повторил лакей, окончательно убежденный в том, что все делает правильно. – Генерал Балантайн никого не принимает без предварительной договоренности… если конечно, речь не идет о знакомых. Может, вам ему написать? Или попросить кого-то, чтобы он сделал это за вас?

Намек на неграмотность стал последней каплей.

– Я знаком с генералом, – рявкнул Питт. – И прибыл сюда с вопросами, интересующими полицию. Если вы хотите обсуждать их на пороге, я готов пойти вам навстречу. Но мне представляется, что генерал предпочел бы, чтобы наш разговор проходил в доме, поскольку не предназначен для посторонних ушей. Или вы так не думаете?

Лакея эти слова поразили, и он не смог этого скрыть. Полиция в доме, даже перед домом – это же кошмар! Не оставалось ничего другого, как закрыть глаза на наглость этого незваного гостя. Лицо лакея вновь стало бесстрастным, но, к сожалению, Питт превосходил его ростом на несколько дюймов, и, пусть он стоял на ступеньку выше, пренебрежительно посмотреть сверху вниз не получалось.

– Если у вас какая-то проблема, связанная с кражей, – ответил лакей, – вам лучше обойти дом. Там вход для слуг. Несомненно, дворецкий поговорит с вами, если это действительно необходимо.

– Речь не о краже, – резко ответил Питт. – Речь об убийстве, и мне надо поговорить с генералом Балантайном, а не с дворецким. Не могу представить себе, что ему придется по нраву ваше усердие, если вы вынудите меня вернуться с ордером от судьи.

Лакей понял, что проиграл. Отступил на шаг.

– Прошу вас, заходите, – но закончить фразу положенным «сэр» не пожелал. – Если вы подождете в маленькой столовой, генерал примет вас, как только у него появится такая возможность.

Он пересек холл и открыл дверь в большую комнату. Тлеющие угли в камине изгоняли сырость из воздуха, но идущего от них жара не хватало, чтобы отогреть руки Питта или замерзшее под мокрой одеждой тело.

Лакей посмотрел на угли и удовлетворенно ухмыльнулся. Затем повернулся и вышел, закрыв за собой полированную деревянную дверь, не предложил взять шляпу Питта или его пальто. Однако пятью минутами позже он вернулся с перекошенным от злости лицом. На этот раз взял шляпу и пальто и предложил инспектору проследовать за горничной в библиотеку.

Здесь в камине пылал огонь, отбрасывая ярко-алые сполохи на кожаные корешки книг и поблескивая на украшавших дальнюю стену трофеях. Генерал стоял за большим письменным столом, на котором едва хватало места чернильницам, ручкам, пресс-папье, раскрытым книгам и миниатюрной бронзовой пушке – точной копии тех, что использовались во время Крымской войны. Питт решил, что внешне генерал ничуть не изменился с их последней встречи: те же прямые, широкие плечи, гордая посадка головы, каштановые волосы (вроде бы в них прибавилось седины, но Питт утверждать бы этого не стал). Лицо по-прежнему казалось высеченным из камня.

– Так что вам угодно, мистер Питт? – спросил генерал официальным тоном.

Балантайн просто не знал, что такое непринужденное общение. Всю жизнь он держал себя в жестких рамках, даже перед лицом страха или боли. Еще зеленым юнцом он стоял на гребне холма над Балаклавой и видел атаку легкой пехоты. Сражения Крыма навсегда остались в его памяти. Он знал людей из «тонкой красной линии», которая приняла на себя удар русской армии – и удержала позиции, хотя такое казалось невозможным. Погибли сотни, но ни один не отступил.

– Мой лакей говорит, что вы желаете поговорить со мной об убийстве? Это правильно?

Питт обнаружил, что расправил плечи: не то, чтобы вытянулся по стойке «смирно», но определенно сдвинул ноги и поднял голову.

– Да, сэр. Неделей раньше в районе, который называют Девилз-акр, рядом с Вестминстером, произошло крайне отвратительное убийство.

– Я знаю это место, – генерал нахмурился. – Но ведь это случилось сегодня утром.

– Боюсь, этим утром произошло второе убийство. Первое не привлекло внимания газет. Ночью меня вызвали на место преступления, а услышав о более раннем убийстве, я, естественно, отправился в морг, чтобы взглянуть на тело.

– Естественно, – генерал нахмурился еще сильнее. – Так чего вы хотите от меня?

Теперь, подойдя к главному, Питт смутился. Он пришел, чтобы попросить генерала взглянуть на труп сутенера. Что с того, был или не был этот человек лакеем генерала в дни убийств на Калландер-сквер? Возможно, ныне это не имело никакого значения.

Томас откашлялся: отступать было некуда.

– Я думаю, вы, возможно, знали убитого.

Брови генерала удивленно взлетели.

– Я его знал?

– Да, сэр, думаю, знали. – Питт коротко рассказал об обстоятельствах гибели Пинчина и о том, что Паркинс показал ему в морге.

– Ну что ж, – с неохотой кивнул генерал и потянулся к шнуру звонка, чтобы приказать подать карету.

Дверь открылась, но вместо лакея в библиотеку вошла ослепительная красавица – Питт не мог припомнить вторую такую, – леди Огаста Балантайн. Ее лицо словно изваяли из фарфора, но без свойственной последнему хрупкости. Изысканная одежда говорила об утонченном вкусе человека, у которого всегда были деньги, а потому не возникало желания кичиться своим богатством. На Питта она глянула с пренебрежением: по выражению ее лица чувствовалось, что инспектору надобно объяснить не только его появление в доме, но и само существование на этом свете.

Однако Питта она не напугала.

– Добрый день, леди Огаста, – поздоровался он с легким поклоном. – Надеюсь, вы в полном здравии?

– Я всегда в полном здравии, благодарю вам, мистер… – Она не могла забыть их прошлые встречи: слишком невероятным был повод, слишком тягостным. – Мистер Питт. – Она чуть изогнула брови, глаза под ними поблескивали льдом. – Какими несчастливыми обстоятельствами вызван ваш визит на этот раз?

– Речь об опознании, мадам, – без запинки ответил Томас, почувствовав, как расслабился генерал, хотя видел его лишь краем глаза. – Генерал Балантайн, возможно, назовет имя одного человека, и этим окажет нам огромную услугу.

– Господи помилуй… разве этот человек сам не может назвать свое имя?

– Люди не всегда говорят правду, мадам, – сухо ответил Питт.

Она покраснела из-за допущенной промашки: действительно, очевидное упущение.

– В данном случае, как я понимаю, этот человек еще и мертв, – резко добавил генерал. – Тебе не о чем тревожиться, дорогая. Помочь полиции – мой долг, и, будь уверена, я не задержусь.

– Разве ты забыл, что сегодня мы обедаем с сэром Гарри и леди Лисберн? – Питта она полностью игнорировала, словно одного из слуг. – Я не собираюсь опаздывать. Не хочу, чтобы подумали, что я дурно воспитана, независимо от того, каким ты представляешь себе свой долг.

– До морга менее получаса езды, – раздраженно ответил генерал. Он не любил званые обеды, а у леди Лисберн они выдавались еще более занудными, чем в других местах. – Мне надо лишь взглянуть и сказать, знаю я этого человека или нет. Я вернусь до наступления темноты.

Огаста дернула носиком, вздохнула и покинула библиотеку, более не глянув на Питта. Генерал Балантайн вышел в холл, надел пальто, которое уже держал дворецкий, и проследовал за Томасом под ледяной дождь. Тут же от конюшни подъехала карета и остановилась у тротуара.

Ехали они молча. Питт не хотел ставить под угрозу опознание, обсуждая подробности расследования, и не испытывал ни малейшего желания болтать с генералом о пустяках.

Карета остановилась рядом с моргом, Питт и Балантайн вылезли из нее и также молча зашагали по тропинке, ведущей к двери. Дежурный, само собой, опешил – такие джентльмены, как генерал, появлялись здесь крайне редко, – но Питта узнал и, не задавая лишних вопросов, повел к телу.

– Вот он, сэр, – и сдернул простыню, совсем как фокусник, показывающий кролика.

Точно так же, как и чуть раньше Питт, генерал первым делом посмотрел на промежность, не удостоив лица и взгляда. Глубоко вдохнул, выдохнул. Ему доводилось видеть смерть – не однажды и не дважды, – но эти люди умирали на войне, от ран или болезней. И его, конечно, ужасало, что кто-то мог намеренно так жестоко расправиться с другим человеком. Да еще здесь, дома, на улицах Лондона… Половые органы бедолаги отрезали не случайно. Не вызывало сомнений, что кто-то испытывал лютую ненависть к этому человеку… Какому человеку? Наконец-то генерал перевел взгляд на лицо. Питт, пристально наблюдавший за ним, прочитал на лице, что убитый Балантайну знаком.

– Генерал? – Он чуть возвысил голос.

Балантайн медленно повернулся к нему. Питт не смог прочитать выражения глаз, Генерала отличала предельная скрытность, он не привык публично выражать эмоции. Питт никоим образом не мог его понять: они проживали в разных мирах, соприкасавшихся крайне редко. Балантайн являл собой последнее поколение солдат, которые служили монарху и стране и участвовали в каждой зарубежной войне со времен Азенкура, – тогда как Питт родился в семье егеря, несправедливо осужденного за какое-то мелкое правонарушение, получил образование и научился правильно говорить только потому, что его приставили к сыну владельца поместья, чтобы своим прилежанием он поощрял благородного отпрыска к обретению знаний. И действительно, Питт с таким усердием грыз гранит науки, что и юный аристократ частенько забывал про природную лень.

Но при этом Балантайн нравился Томасу, он им даже восхищался. Тот жил по правилам, в которые верил, как какой-нибудь рыцарь или монах в глубокой древности.

– Вы его знаете? – спросил он, хотя вопрос теперь носил чисто академический характер: ответ он уже прочитал на лице генерала.

– Разумеется, – ровным голосом ответил Балантайн. – Это Макс Бертон, который раньше служил у меня лакеем.

Отрывок из книги Энн Перри
«Смерть в Поместье Дьявола» предоставлен издательством «Эксмо»